Чай со слоном

«Дипан», Жак Одиар, 2015

Что бы ни происходило в мире, Жака Одиара всегда интересует примерно одно и то же. В случае с «Дипаном» он, казалось бы, мог сыпануть соли на открытую рану: беспокойный пригород Парижа с блочными домами, местный патруль в спортивных костюмах, семья мигрантов в социальном жилье окнами на наркопритон… Полный набор. Но актуальная повестка (будь то даже Третья мировая) — слишком пресный материал для режиссера, не терпящего фильмы-агитки. Одиара интересует драгоценно-крошечное — конкретные человеческие истории и то огромное и вечное, что отражается в них — большие архетипы с заглавных букв: Воин, Дом, ну или Любовь.

От этих двух неизменных крайностей в фильме всё перевирает синопсис: семья Дипана — выходцы из Шри-Ланки (а не Сирии, например), они бегут от войны, о которой мы с вами ничего не узнаем. Дипан не был на ней пострадавшим, он не подходит для усредненной картинки несчастного скитальца: когда снова придется убивать, ему будет не впервой. Да и семья — подставная, подобрали друга в лагере беженцев — он, она и девочка 9 лет, трое объединены одним секретом, ложной фамилией и тамильским языком, на котором не говорите ни вы, ни я, ни Одиар, и на котором произносится почти весь текст фильма. Вот уже как будто слишком много нестыковок, вот уже то, что казалось жанровым кино, становится слишком многослойной историей — с отступлениями и параллельными сюжетами. Здесь есть и меланхоличный главарь банды с электронным браслетом и полусумасшедшим дядюшкой, и подслеповатый генерал проигравшей армии повстанцев, и даже бог-слон Ганеша в пальмовых ветвях. Кажется, что всё вот-вот рухнет, потому что невозможно, когда режиссер так много думает и вешает всё новые истории на свой фильм, как на новогоднюю елку…

Гений Одиара, конечно, в том, что несмотря на отступления, история покачивается, но держится — быть может, за счет крепкого костяка. Как и раньше, режиссер берет персонажа и пропускает его через ряд катарсических испытаний — кровью, болью и жестокостью. Они позволят ему обрести собственную судьбу, поймать свое предназначение. Одиар как будто снимает не фильм, а приквел, то, как из куколки появляется бабочка (пусть даже эта бабочка въедет на горящей машине в жилой дом). Объект его внимания — всегда самые далекие от него человеческие типы: был бандит-пианист, укротительница касаток, любитель рукопашного боя, слабослышащая секретарша, вот теперь — темнокожий дворник с тамильским акцентом… Казалось бы, ничего хорошего это не сулит: мальчик из хорошей семьи французской кино-интеллигенции должен смотреть на такие среды обитания, как турист на диких зверей в зоопарке. Но будь то офисный планктон или шри-ланкийские мигранты, Одиар вживается в их экосистему, воплощая её с поразительной реалистичностью. И это пугающее правдоподобие захватывает зрителя моментально, поймав в нас за самое неожиданное чувство — способность любить Другого.

И нет, Одиар не морализатор — остраненность интересует его вообще как категория, недаром толчком для фильма послужили «Персидские письма» Монтескье. Просто как-то само складывается, что всё это похоже на эдакую новую апологию «маленького человека». Или скорее на отрицание маленького человека как категории, на гуманистический посыл такого масштаба, что даже сказать неловко (зато про Канны понятно).

Слава богу, что сам Одиар продолжает делать вид, что снимает триллеры. Слава богу, что это всё еще — хорошее кино для зрителя.