Откровения (ну или хотя бы чего-то классного) ждали в Каннах от Вуди Аллена и Оливье Ассаяса, но они взяли на главную роль Кристен Стюарт; от Андреа Арнольд (но она сняла роуд-муви клип про Америку, любой клип Бейонсе лучше), наконец, от Спилберга, но он как будто забыл, что дети 70-х выросли и хотят уже другого кино. Чудо пришло от немецкого режиссера Марен Аде. «Тони Эрдманн» — тонкая, чудесно сыгранная история без звезд, зато с непокидающим ощущением того, что это фильм для всех нас, зануд десятых годов.
Винфрид — стареющий добродушный учитель музыки с аппаратом холтеровского мониторирования на груди и шутовскими вставными зубами в нагрудном кармане. Он надевает их каждый раз, когда реальность становится слишком серьезной. Винфрид — раблезианец, профанирующий реальность. Курьеру говорит, что недавно отсидел за почтовую пересылку бомб. В одной из первых сцен появляется загримированным под череп и поет с детьми на утреннике, тем самым отгоняя смерть и смертную скуку.
Дочка Винфрида Инес работает в румынском офисе одной из тех консалтинговых фирм, о которых мечтают со второго курса экономической школы. Инес — трудяга и контроль фрик, она не умеет отключать телефон на время семейного ужина, тратит выходной на шопинг с женой важного клиента («Ты вообще человек после этого?»), а на вечеринку приглашает всех коллег, чтобы выслужиться перед боссом.
Когда Винфрид понимает, что поговорить с Инес не удастся, то решает нагрянуть к ней в Бухарест с сюрпризом. Инес и рада, и стесняется отца — на важных встречах Винфрид разряжает обстановочку как может, а потом и вовсе придумывает себе альтер-эго — Тони Эрдманна, лайф-коуча, а по ситуации — посла Германии в Румынии. В этом образе он подкатывает к подругам Инес, нюхает кокс с ее коллегами (втирает в десны вставной челюсти) и напрашивается на званые обеды. Эрдманн вызывает у собравшихся легкое отторжение и трепет — вот этот восточноевропейский пиетет перед мужиком без тормозов. Винфрид-Тони так отчаянно пытается достучаться до дочери, что даже пристегивает себя к ней наручниками и теряет ключ.
— Ты хоть счастлива тут?
— Типа хожу ли я в кино?
Фильм немецкого режиссера мигом причислили к румынской новой волне, да и сама Марен Аде признается, что выбрала в качестве основного места съемки Бухарест во многом из пиетета к Корнелиу Порумбою и Кристи Пую — своих конкурентов в конкурсной программе фестиваля. Но главная «румынскость» фильма — в умении легкой поступью проложить путь к каждому даже третьестепенному герою. В их повседневных жестах, манере держать себя и особенно — реагировать на скомороха Эрдманна — узнаются не только все завсегдатаи высоток, выстроенных посреди бараков, но и вообще все.
Поначалу Инес бесится — нам ли не знать, как важно быть серьезным под взглядом нефтяного магната. Но когда ее в очередной раз динамят с переводом в Шанхайский офис, она постепенно включается в игру. Говорят, разочарованные в жизни адепты безразличия становятся лучшими ирониками, лучшими ярморочными артистами. Вместе с Тони Эрдманном (сейчас руководитель ее департамента) Инес едет на нефтяное производство, вместе с Эрдманном (а теперь — посол Германии) она заявляется на чей-то пасхальный семейный обед. Там-то и происходит перерождение Инес. В образе ассистентки Уитни Шнук и под аккомпанемент Тони она исполняет хит Уитни Хьюстон, срывая аплодисменты в зале кинотеатра. «Я хочу пожелать вам никогда не терять чувства юмора», — говорит Эрдманн на прощание шахтерам-нефтяникам.
А когда приходит время корпоратива в честь ее дня рождения, Инес в спешке застревает в платье-футляре. Как мы помним из эпизода «Друзей», где Росс застрял в своих кожаных штанах, такие ситуации моментально доводят до предельного отчаяния. В очередной раз фарсовое и экзистенциальное сходится в тихом течении жизни, родительское мерцает в детях, и Инес посылает все к чертям. «Let the children’s laughter remind us how we used to be», — пела Уитни Шнук.
