«Свинья» Мани Хагиги, самый хулиганский фильм конкурса Берлинале, разрушает миф об иранском кино и шутит о смерти автора. Вернее — авторов: в центре событий — опальный режиссер Хасан, который очень обижается, что серийный убийца режиссеров не охотится за ним. Попутно Хасан снимает безумную рекламу, нехотя принимает опеку жены, фанатки, мамы и дочки и сетует, что всё уже не то. Юля Гулян поговорила с режиссером «Свиньи» накануне российской премьеры фильма.
Юля Гулян: Сюжет крутится вокруг серийных убийств иранских режиссеров, причем начинается фильм с ваших собственных похорон. Довольно смелый и самоироничный ход, если не считать, что маньяк у вас охотится только за талантливыми кинематографистами.
Мани Хагиги: Ха-ха, раскусили меня! Красивый ответ — так я хотел проиллюстрировать смерть автора. Но главное — такое «самоубийство» дало мне карт-бланш на любые дальнейшие отсылки к реальным кинематографистам. Надеюсь, никто из них не обидится — в Тегеране еще не видели этот фильм. Россия — вообще одна из первых стран, где фильм выйдет.
Вам не мешают клише об иранском кино?
Мани Хагиги: Еще как. Мой самый первый полнометражный фильм [«Абадан», 2004] получил отказы от сотни фестивалей — писали, что это не иранское кино: не поэтичное, не минималистское и не о детях в деревне. А ведь оно было сделано иранцем в Иране и на фарси. Взял нас в итоге тогда еще совсем юный фестиваль в Трайбеке, они очень искали необычные вещи, хотели открыть новые имена. В Иране производят кино абсолютно разных жанров, но мне иногда кажется, мы делаем соцреалистические семейные драмы, чтобы соответствовать ожиданиям фестивалей, а пора бы уже для разнообразия показать что-нибудь другое.
Проще всего было бы продолжать эксплуатировать эти темы, но я ненавижу повторяться. Нет ничего хуже повторов в искусстве, хотя в жизни я обожаю повторения. Вот в поездках я всегда хожу в одни и те же проверенные места (понимаю Линча с его брокколи). В Берлине я, например, всегда ем донер в одной и той же забегаловке в супермаркете.
И опять же вопреки стереотипам, все женские характеры у вас очень деятельные, начиная с дочки Хасана, которая буквально выполняет роли и продюсера, и персонального ассистента, и заканчивая параноидальной мамой с ружьем.
Мани Хагиги: В иранском кино женщины почти всегда показаны пассивными героями, страдающими от обстоятельств. И где это видано? Ни в одной стране, ни в одной культуре таких женщин быть не может. Я подумал, что коль скоро главный герой Хасан — инфантильный меланхолик с кризисом среднего возраста — он просто обязан быть окруженным активными женщинами, которые принимают решения, действуют и при этом искренне любят и понимают его.
Каково это — шутить о преследованиях, об опальном режиссере в стране, где официально существует цензура и режиссерам запрещают снимать.
Мани Хагиги: У меня нет иллюзий по поводу цензуры, которая якобы вдохновляет на красивый иносказательный язык: все, что она делает, — она осложняет работу, а запрещать режиссерам работать — это просто позор. Да, я шучу об этом, потому что для меня это очень важно. Я уверен, что нельзя до конца серьезно относится к предмету, над которым ты не можешь посмеяться. Я мог бы снять драму, основанную на реальных событиях — в Тегеране лет 20 назад были массовые убийства поэтов, до сих пор до конца не раскрытые. Но по-моему, ироническое отстранение помогает объективно взглянуть на проблему, вывести частный случай на универсальный уровень.
После вашего предыдущего фильма «Приходит дракон» вы говорили, что некоторые сцены были придуманы в первую очередь для красоты, а не для развития сюжета. В «Свинье» есть сцена с вернисажем в галерее современного искусства, куда вы поместили коллажи. Коллаж как будто лежит и в основе вашей работы с жанром?
Мани Хагиги: Я люблю работать на границе жанров, переключаться с политического детектива на мокьюментари, как было в фильме «Приходит дракон». Интереснее всего обманывать ожидания, шокировать. В «Свинье» до последнего думаешь, что смотришь сатирическую комедию, и вдруг раз — она обращается мрачной трагедией. Что же до красоты, с ней по-моему, нельзя переборщить. Депрессивный минимализм, скромность вплоть до скудности стали у нас уже чуть ли не директивой партии, но только не для меня. К тому же в «Свинье» сюжет располагал к излишествам, так что я устроил настоящие именины для глаз. Я умолял художника, оператора-постановщика и особенно художника по костюмам не бояться цвета, выразительных эксцентричных кадров. Также я просил режиссера монтажа убирать весь этот воздух, который оставляют, чтобы зрители перевели дух — с появлением соцсетей они давно привыкли к такой динамике!
На соцсетях у вас завязан серьезный конфликт и моральный, и поколенческий.
Мани Хагиги: Лет 5 назад я серьезно зависал в фейсбуке, а потом почувствовал, что он лелеет мое самолюбие — когда постишь глупость и судорожно ждешь лайки — так что я самоустранился из соцсетей, и жизнь снова стала нормальной и интересной. А вот травля в интернете — такое же частое явление в Иране, как и везде в мире. Мне было интересно поговорить о нем, при этом я не знал, как подступиться к этой теме визуально, как перенести на киноэкран весь этот мир с лайками в Инстаграме и комментариями в Youtube — было непросто.
