«Патерсон» Джима Джармуша — фильм без загадок и сюжетных финтов, без страшных секретов и скелетов в шкафу. Мы проживаем с героями семь дней, которые не особенно отличаются друг от друга: они начинаются и оканчиваются одинаково, лишь в середине некоторое разнообразие. Такой фильм может быть только о поэте. Вернее, о поэзии. Американской.
Герой Адама Драйвера каждое утро просыпается без будильника, нежно целует красавицу-жену Лору (прости, Кристен, Гольшифте Фарахани — теперь уж точно новая главная инди-актриса), ест хлопья и отправляется пешком на работу. По дороге он останавливается полюбоваться водопадом и сочиняет пару стихотворных строк. Патерсон — водитель автобуса в городке Патерсон, штат Нью-Джерси. Вечером после ужина Патерсон выгуливает английского бульдога Марвина, пропускает в местном баре кружку пива и возвращается домой. Патерсон встречает поэтов повсюду: школьница на остановке, японский турист у водопада, рэпер в прачечной… К слову, рэпер Fetty Wap — действительно самый знаменитый современный выходец из Патерсона. А хип-хоп Джармуш уважает, хотя больше любит рифмоплетов с вэст-коуста.
Патерсон пишет в стол. Жена уговаривает его издать стихотворения, но тот медлит. В конце концов превосходство англо-американской литературы заключается и в стремлении писателя стать незаметным. Потерять лицо, стать инкогнито — когда тебя зовут так же, как и твой город, раствориться в нем не составит труда. «Пиши так, как будто пишешь для кого-то одного», — говорит Фрэнк О’Хара в манифесте нью-йоркской поэтической школы. Патерсон сочиняет только по любви: каждое его стихотворение — это любовное послание Лоре.
Подобно героям Томаса Харди, Лора — набор изменчивых ощущений, бесконечность уникальных возможностей: в понедельник она мечтает о своем капкейк-стартапе, во вторник заказывает гитару, чтобы стать кантри-певицей, а в среду раскрашивает дом черно-белыми узорами. Тут ничего смешного нет: капкейки вкусные, песенки складные, домашний дизайн — тоже терпимый. Побег травы вместо укорененности дерева, поток воды вместо расчерченной карты — в этом Делез видел отличие англо-американской литературы.
Кумир Патерсона — земляк и певец повседневности Уильям Карлос Уильямс. Уильямс прославился после поэмы «Патерсон» — о городе, а по сути — о процессе восприятия мира, о связи мира и мысли о нем. Ее, разумеется, будет читать и наш герой. Уильямс был воплощением умеренности: всю жизнь прожил в одном доме, купленном после свадьбы, проработал педиатром в городcкой больнице, писал стихи в свободное от работы время — ну вы понимаете. И как Уильямс создавал поэзию из записки на холодильнике про съеденные сливы, так Патерсон мимоходом признается в любви в стихотворении о коробке спичек. Немножко быта, мерцающий эротизм и точно зафиксированный непосредственный опыт. «Нет идей вне вещей», — повторял Уильямс.
Для Джармуша, Уильямса и Патерсона опыт не делится на чувственный и интеллектуальный, но стремится к чистой изобразительности. И как Уильямс в «Картинках по Брейгелю» бесстрастно рисует словами поверх живописной канвы, так и Джармуш перехватывает взгляд поэта, перенося его на экран. Вместо рефлексии и эмоций — отстраненность вплоть до безразличия, и в этом, конечно, бездна истинной поэзии. Как Уильямс слева направо и по диагонали фиксирует фрагменты «Охотников на снегу», так Джармуш на средних планах окидывает взглядом мир Патерсона, притормаживая на поворотах и прислушиваясь к болтовне пассажиров. Так мы пробегаемся взглядом по гостиной Патерсона, украдкой замечаем его фото в форме морпеха, но слишком быстро переключаемся на другие изображения на стене. В этих умолчаниях, монтажных опущениях — и тревога, и убаюкивающий холод, как в зияющей пустоте между словами:
so much depends
upon
a red wheel
barrow
glazed with rain
water
beside the white
chickens
