Спустя полгода после премьеры в Каннах «Малыша Кенкена» показали российской публике на фестивале 2morrow. С тех пор мы боимся, что многие так и не получат 200 минут комедии Брюно Дюмона о страшных убийствах на севере Франции, которые расследуют маленькие и смешные человечки, неожиданно доказывающие нам, что все очень смешно, но на самом деле нет.
От французского тяжеловеса-радикала Брюно Дюмона, которого простому смертному (мне) всегда было сложно переварить в силу его пресной серьезности, меньше всего ждешь комедийного мини-сериала для телевидения (по восклицательному знаку после каждого слова). Впрочем, придется в это поверить: специалист по безмолвному изнасилованию на подмороженном сеновале выдает гибрид из Жака Тати, Линча и «Войны пуговиц» Луи Пего.
Кенкен — некрасивый мальчик со сломанным носом и слуховым аппаратом, на вид — отпетый хулиган, слишком взрослый для своего возраста в силу этой своей покоцанности. Время полдника: он уносит пиалу какао и кусок хлеба в укромное место за сараем, бросая через плечо: «Мам, бесишь»! Так начинаются школьные каникулы в Нор-Па-де-Кале: скромные поцелуи с соседской девочкой, велосипед, купание в ледяном море, картошка фри на карманные деньги и поиск гильз в заброшенных бункерах…за этот прозрачный слой сентиментальности Дюмону хочется простить (а заодно и пересмотреть) все предыдущие 7 полных метров.
Он их, кстати, с потрясающей смелостью пародирует, хохоча над теми, кто снимает кино с каменным лицом: да-да «Малыш Кенкен» — потрясающая пародия на модные псевдоинтеллектуальные детективы, в первую очередь на «Настоящий детектив» (уж слишком свежа о нем память). Американская готика здесь заменена суровым галльским севером, застрявшим где-то в полотнах фламандских художников, чьи фамилии то тут, то раскиданы по фильму. Cледствие ведет классическая пара, которой можно закрыть неизменный французский лейтмотив «тупого флика».
Карпантье — три зуба и три извилины — составляет гениальную подпевку следователю Ван дер Вейдену — сумасшедшему профессору с всклокоченной сединой, в плаще Коломбо, с фирменным оркестром нервных тиков (глаз, рука, голова, все тело!). Его тики, с одной стороны, выполняют ту же функцию, что и мистическое шипение МакКонахи (намекают на нечто запредельное), а с другой стороны, выглядят чаплинообразной карикатурой на любую серьезность. Не говоря уже о том, что вместо стука в дверь Ван дер Вейден периодически палит в воздух, гордо прикрикивая «Национальная жандармерия!», а Карпантье передает привет фильму «Такси», описывая два лихих круга, чтобы выехать с совершенно пустой фермы на совершенно пустое шоссе. Черт знает что.
Само дело, впрочем, заставляет пофилософствовать: то в мертвой корове найдут расчлененный труп, то на пустынном берегу сверкнет белой кожей замотанное в сети тело. Размышления полицейских достойны тинтиновских Дюпона и Дюпона: «Это как на картине того фламандского художника, чье имя я забыл», и коронная фраза о растерзанном теле: «Мне нужна голова!».
Полицейские гармонично вписываются в маленький мирок холодной провинции, чьё карикатурное уродство нарисовано с любовью, на которую способен лишь тот, кто знает северный пейзаж с детства. Логично видеть в «Кенкене» продвинутую версию рекордсмена французского бокс-оффиса «Бобро поржаловать», хотя комическую интонацию Дюмон берет скорее у скандинавов: портреты нарисованы с неторопливостью, тщательностью и лаконизмом Роя Андерссона — и это в противовес привычно говорливому французскому юмору.
Но в каждой шутке есть доля шутки. За выпуклой карикатурой сложно не заметить, что это — «страдающее средневековье» — смешно, но не смешно: брат идет на брата, муж и жена изменяют другу, внешняя гармония человека и домашнего зверя (а это в фильме отдельная тема) на поверку скрывает в себе какой-то дьявольский сговор: лошадь оказывается конем, а сельская красотка наутро найдена в свинье. И, может быть, все было бы проще, если бы Дюмон с линчевской лихостью впустил бы в этот пасторальный пейзаж инопланетян, переселение душ или еще какой-нибудь перевал Дятлова, но комедия оказывается нашим же отражением в кривом зеркале — смешным и уродливым. Смешно смотреть на тики детектива, но детектива играет безработный садовник Бернар Прюво — это тики реального человека. Неприятно смотреть на мальчика со сломанным носом — дети должны быть милые и красивые, особенно в кино. Может быть, убийца — дядя Кенкена — дебил, которого как раз привозят из сумасшедшего дома, ведь так удобно думать плохо о том, кто физически тебе неприятен? Дюмон провоцирует, играя с нашими самыми первичными реакциями, обнаруживая в нас самих грубоватых сельских жителей. Школьник стреляет по пустой улице с криком «Аллах Акбар», граната со Второй мировойны может взорваться в руках ребенка. Кто убийца — неизвестно, с каждой новой серией гибнет подозреваемый, но чем больше разверзается ад, тем сильнее кажется, что убийца сидит в зале — а это шутка похлеще «убийца — садовник». В последней серии, не оставляющей надежд, Дюмон делает шаг куда-то в сторону фон Триера: огромная планета летит на Землю, которую оставил Бог. Зато посмеялись.
