Мама уже два года как погибла в автокатастрофе. Темная вода горя покрывается мелкой ряской рутины — старший оправился и завел семью, у младшего тяжелый переходный возраст, папа крутит утешительно-банальную интрижку на работе.
На самом деле нет.
Хотелось бы, чтобы придя в кино, вы всего этого не знали — и первое из замечательного в Триере именно то, что знакомство с историей происходит рваными, непонятными отрывками. Поначалу сложно понять логику последовательности сцен: вот тебе неуклюжий молодой человек (Айзенберг) навещает только что родившую жену в больнице, а вот вдруг — нарезки военной хроники и крупный план вдовца (Гэбриель Бирн). Для Триера нет одной истории — есть три субъективных мужских взгляда — отец Джин, старший сын Джона и Конрад (Девин Друид) — складывающиеся в единую повесть о работе горя и ещё — о большой любви.
И все три персонажа высвечивают разные стороны мифа матери — легендарного военного фотографа Изабель Рид (Юппер), которая, пройдя десятки горячих точек, так (но как?) нелепо погибла на ночном шоссе. Рид — это глыба и миф, памятник самой себе — как сама Юппер. Энигма, недоступная даже самым близким, для которых теперь она превратилась в обрывки болезненных воспоминаний и ворох непроявленной пленки. Мы почти ничего не узнаем о её ощущениях — разве что коротким намеком в рассказе боевого коллеги. Она остается непроницаемой, «непроявленной», быть может, именно для того, чтобы дать место другим голосам.
Говоря о ремесле фотографа, Конрад вспоминает, как фрагмент снимка может менять смысл. Триер рассказывает историю одной семьи не фрагментарно, а следит за каждым из своих героев, крупным планом изучая каждого во всей душевной интимности и одиночестве. Джона скрывает рану под внешней оболочкой неагрессивной успешности. Персонаж Джесси Айзенберга вносит в фильм свой специфический суетливый комизм, столь же поразительный на фоне общего горя, сколь естественный. Кто-то теряет близкого, а солнце продолжает светить, и чирлидерши так же задорно прыгают на бейсбольном поле. «На улице салют, над ёлкой горит звезда, А во всём мире как будто ничего не изменилось».
Джин — бессильный глава семьи, папа-наседка, оставивший актерскую карьеру ради семьи («Нет, я знаю, ты меня не просила…»). Семьи, из которой мать-кукушка стремительно улетала в Ирак, Афганистан, Сирию, возвращаясь с синяками и переломами, чтобы снова сорваться, потому что реальная жизнь — там. А он здесь — стареющий плейбой с добрыми глазами, смирившийся с её смертью задолго до самой смерти и сейчас стремительно упускающий своих нежно любимых сыновей. Его линия — мелодраматична. Он хотел, как лучше, он всегда хочет, как лучше, но получается не очень.
Конрад в исполнении поразительного актера Девина Друида — угрюмый долговязый подросток, замкнувшийся в себе и, кажется, сложнее всех переживающий потерю. Здесь Триер будто заигрывает с сюжетом «Что-то не так с Кевином» Линн Ремзи, намекая, что на самом деле одним росчерком в сценарии может отправить историю в глубокую чернуху (которая стилистически была бы уместна на фоне этой всепоглощающий трагедии). Но Конрад, возможно, и есть воплощение главной идеи Триера: всё чуточку сложнее наших топорных представлений о реальности и прикладной бытовой психологии.
Младший сын и есть тот рулевой, который позволяет Триеру резко развернуть этот корабль скорби к солнечному свету. Так чтобы вдруг всё то, что так сильно болело, превратилось в закадровый нарратив — в воспоминание в эстетизированной упаковке. В подписи к фотографиям. Он узнает, что мать не погибла в автокатастрофе, и пойдет на вечеринку — и это окажется столь же естественным, как смех на похоронах или малодушное свидание с бывшей — утешения ради. Эдакий неприлизанный реализм ситуаций, где — как удивительно! — всегда побеждает любовь.
Что сказать. Всегда бы так.
