«В моем понимании, хороший экран — в четыре раза больше», — говорит Александр Митта перед премьерой фильма «Шагал Малевич». Не то чтобы IMAX спас бы этот фильм, но маленькие экраны в кино и правда раздражают: еще немного, и они станут меньше сами-знаете-каких смартфонов.
«Шагал Малевич» охватывает витебский период жизни Шагала, когда в его художественную школу приезжает преподавать Малевич, и дружба художников постепенно перерастает в идеологическое противостояние.
«Шагал Малевич» выходит в прокат 3 апреля и, как пошутил Митта, будет идти до 4 апреля. Нечасто увидишь на премьере такого самокритичного режиссера, и это здорово подкупает. Тысячи оговорок (мало времени, сырой сценарий, мало денег на спецэффекты, фонд Шагала затребовал бешеные деньги за изображение картин…) малоубедительны: благодарных зрителей так много, что Митте даже приходится сказать: «Когда зритель говорит, что ему понравился этот фильм, мне кажется, что я его обманываю».
Фильмы о художниках — рискованная затея. Одно дело — документальные фильмы вроде «Герники» Алана Рене или «Мира Пола Дельво» Анри Сторка, которые заботливо демонстрируют механику работы отдельно взятых картин. И хотя можно вспомнить достаточно удачных байопиков — «Монпарнас, 19», «Жажда жизни» про Ван Гога, «Арабески на тему Пиросмани» — неудачных куда больше. То ли потому, что их снимают к круглым датам, то ли потому, что с фондами художников не могут договориться. Взять хотя бы недавнего «Параджанова», который выглядит как нечто среднее между сериалом в дневной сетке канала Россия и фильмом для уроков МХК в школе. Митта признается, что уже Ефремов в «Гори, гори, моя звезда» был Шагалом, хотя к тому же Пиросмани он был куда ближе.
Когда Шагал возвращается в Витебск комиссаром искусств и ему выдают оружие, у него от удивления, как у куклы на шарнирах, вдруг переворачивается голова на 180 градусов, и тут же возвращается на свое место. А еще кадр периодически заливает то синим, то оранжевым градиентом. Таким техникам не меньше ста лет, и сделать их ничего не стоит — а зал ахает от удивления. Вот где сквозь сериал о несчастной Белле, у которой кроме мужа-художника еще и поклонник-чекист, проступает живописная фактура. Ведь эти архаичные приемы — привет не только от Мельеса, но и от самого Шагала. И, в отличие от парящих в воздухе влюбленных или супрематических фигур, вырастающих за спиной Малевича, они не кажутся наивным.
— С такими каракулями в художники выбился.
— Какая власть, такие и художники.
Наивность — пожалуй, главная претензия к фильму. Театральность — не беда: напротив жаль, что она не доведена до предела. В то же время фильм полон и очаровательных сцен. Чего только стоят идеологический спор в бане, еврейская свадьба или рисунки учеников Шагала, которые — скромно признается Митта — он нарисовал сам.
